Примерно в двух километрах от деревни Рудня-Шлягино вниз по течению реки под артиллерийским обстрелом ночами строилась переправа. Наступало утро, прилетала вражеская авиация и разрушала построенное. Так было несколько суток. Я услышал, что строит переправу отдельный сапёрный батальон, сформированный в городе Ярославле. Фронтовики знают, какая великая радость встретить на войне земляка, хотя бы из одной области. Выбрав свободное время, я пришёл к переправе. Было темно. На берегу лежало несколько штабелей брёвен. Методически, с перерывами в две-три минуты, стреляла немецкая пушка. Её снаряды рвались чаще в реке. Много сапёров рубили, пилили брёвна на берегу. Я спросил, есть ли ярославские. Недобро, не прекращая работы, мне ответили: «Были, да все вышли. К Гомелю, наверное, подплывают твои ярославские».
Командование, видимо, убедилось, что в этом месте построить переправу не удастся. Против южного конца деревни Рудня-Шлягино, где к реке между болотистых кустарников проходила насыпь — старая дорога, — был тайно построен подводный мост. Поверх настила моста слоем сантиметров в двадцать текла вода. Перилами служила натянутая тонкая проволока. Нашей батарее было приказано сменить огневую позицию, и теперь она располагалась примерно в километре южнее деревни, в лесу позади соснового бора. Готовилось новое наступление.
Во второй половине дня 26 октября из штаба полка поступил приказ направить в распоряжение штаба 15 человек-батарейцев. Якименко позвал меня, Бобарыко и Кныша. Мы знали, что батарейцы будут направлены для пополнения пехоты. Знали, что к нам они не вернутся. Жаль. Всех жаль. Уже сдружились, можно сказать, стали как братья. Отобрали по принципу кто позже пришёл в батарею, у кого ниже в нашем деле квалификация.
Когда пятнадцать человек были построены для следования в штаб, к комбату подошёл Володя Радюкин. Крупный, на первый взгляд вяловатый, голубоглазый двадцатилетний тульский парень. Отличный наводчик.
— Пошлите меня, товарищ комбат! — Всегда белое лицо его стало бледным. Как ком проглотил. — Оставьте Смирнова. У него трое детей… Я ведь знаю, куда иду.
Ушли пятнадцать человек, и с ними ушёл Володя Радюкин.
Перед сумерками этого же дня комбата Якименко вызвали в штаб полка. Он вернулся, когда было уже темно. Позвал нас, командиров взводов, мы отошли в сторону, сели.
— Завтра утром будет решающий штурм, — тихо проговорил комбат. — Все наблюдательные пункты приказано перенести за реку, в боевые порядки пехоты. Все 45-, 57- и 76-миллиметровые орудия переправить за реку для стрельбы прямой наводкой. Наступать приказано нашему полку. Наступление будут поддерживать танки.
Поговорили о готовности к бою батареи, о том, как после ухода пятнадцати человек укомплектованы расчёты.
— Пошли поглядим! — сказал комбат, вставая.
В ряд метрах в пятнадцати друг от друга, покрытые брезентами, стояло шесть миномётов. Двое часовых маячили по краям. Вблизи от миномётов, около рожков для укрытия, спали расчёты.
— Сколько на батарее мин? — спросил комбат.
— Около полутора тысяч, — ответил старший на огневой старший лейтенант Бобарыко.
— Добре, — сказал Якименко. — Мне пора. Смотрите не подведите, работайте хорошо!
Пожал нам руки, позвал ординарца Андрея Лошкарева, и они ушли в темноту. Они шли по широкой песчаной дороге. Справа стеной стоял сосновый бор. Периодически, с промежутками примерно в минуту, далеко впереди вспыхивали голубые молнии: стреляла немецкая пушка. Её снаряды тоже с молнией и треском рвались где-то у реки. Жутко днём идти навстречу разрывам снарядов. А ночью страшнее: не видно ямок, куда можно упасть и укрыться от осколков, после ослепительной вспышки человек некоторое время пребывает в кромешной тьме. Взрывы всё ближе и ближе. Вот и берег реки. Перележав очередной взрыв, Якименко и Лошкарев быстро побежали к реке. Где-то здесь штурмовой мостик, по нему можно перейти на ту сторону.
Очередной раз выстрелила пушка. Со свистом приближался снаряд. Недалеко от воды лежал штабель длинных толстых брёвен, под которым виден тёмный лаз. Якименко и Лошкарев нырнули в этот лаз под брёвнами. Оглушительно, совсем близко в воде разорвался снаряд. Под брёвнами оказалось целое логово. Трое связистов лежали у телефонного аппарата — держали с кем-то связь. Якименко спросил у связистов, где мостик. Они ответили, что близко, метрах в двадцати, но высказали предположение, что он может быть разбит, так как около разорвалось несколько снарядов.
Переждав два взрыва, Якименко выскочил и побежал по берегу. Лошкареву приказал бежать после следующего взрыва. Вот он, мостик: на вбитых в дно парных с перекладиной стойках положены две доски. Доски под ногами прогибаются. Ничего, бежать можно. Якименко пробежал метров сорок-пятьдесят и ощутил, что доски сильнее гнутся и касаются воды. Посветив фонариком, он увидел, что впереди перебиты две стойки. Он сделал шаг, другой и ощутил, что поверх досок вода. Сломаются доски… Что делать? До берега оставалось метров тридцать. Вдали сверкнула молния. Снаряд приближался с режущим ухо свистом. «Рядом разорвётся» — это он мог определять точно. Пригнулся к доскам. Снаряд разорвался метрах в десяти в воде. Лавина воды вместе с тугой, горячей воздушной волной сбросила его в ледяную воду. Всплыв на поверхность, он увидел, что рядом плывут доски от разрушенного мостика. Им овладел ужас. «Утону…» Ноги, обутые в сапоги, ватные брюки и телогрейка тянут вниз. Грести мешает туго перетянутая портупея. А течение несёт, и он не в силах с ним справиться. «Лошкарев тоже попадёт в беду», — мелькнуло в голове. Подняв выше голову, что есть мочи крикнул:
— Лошкарев, не беги!
Начало сводить левую ногу. Но тут прожгла его новая страшная мысль: течением может вынести к немцам. Плыть, скорее плыть. Уж близко берег. Ещё усилие, и он скребнул руками по земле.
На четвереньках вылез на песчаный берег, из мокрой кобуры вытащил пистолет. Тишина. Только спереди справа редкие пулемётные очереди. Выполз на гребень берега, прислушался. Разорвался очередной снаряд — по взрыву он сориентировался. Надо идти. Надо бежать, чтобы согреться. Но, сделав несколько шагов, понял, что надо хотя бы немного выжать одежду. Он разделся и выжал всю, вплоть до нательного белья, одежду, вылил из сапог воду. Идти стало легче, но от холода заломило кости рук и ног. Он побежал вдоль берега, попадая то в воронку, то в старый окоп, затем свернул в сторону взвивающихся ракет. Теперь он попал в густую сеть окопов и ходов сообщения, густо заполненных пехотой. Он спрашивал, где командный пункт командира 1-го батальона, однако из солдат никто не знал.
Светало. Землю окутал плотный, белый туман. Вскоре Якименко нашёл КП командира 1-го батальона капитана Костина. Они знали друг друга. КП располагался в траншее и представлял собой низкий маленький блиндажик со смотровой щелью, с одним накатом толстых длинных брёвен. В блиндаже, кроме Костина, находились пехотные старший лейтенант и лейтенант, у телефонного аппарата — связист. Костин был рад Якименко: под рукой будет хорошая огневая поддержка. Невдалеке, в этой же траншее, в оставленной пулемётной ячейке Якименко облюбовал для себя наблюдательный пункт. Работая лопатой изо всех сил, чтобы согреться, он начал его улучшать, приспосабливать. Вскоре старший сержант Маковкин и связист Васильев притянули связь. С ними пришёл и Лошкарев. Они рассказали, что нашли у берега лодку и на ней переправились через реку.
Медленно розовел туман и ложился на землю. Прекратили ходьбу по поверхности, разыскивая свои роты, солдаты. Светлело. Опустели окопы — по ходам сообщения пехота ушла вперёд. То тут, то там в окопах заканчивали оборудование наблюдательных пунктов другие батарейцы. Невдалеке позади, узнав адъютанта и связных, Якименко увидел место расположения наблюдательного пункта командира полка подполковника Емеца. Теперь хорошо видна впереди лежащая местность: луг с буграми и впадинами, изрытый окопами, воронками от взрывов снарядов и бомб метров на шестьсот, далее — проволочное заграждение в три кола, за ним брустверы траншей и ходов сообщения врага. От деревни Юрковичи не осталось даже печных труб, лишь кое-где уцелели клочья огородного тына да три стога сена на бывшей её южной окраине. За проволочным заграждением, в непосредственной близости от немецких окопов стоит подбитый ранее наш танк. Как будто притаились стороны: стрельба совершенно прекратилась, луг пустынен. Но пройдут минуты — и здесь будет ад кромешный. Здесь будет жестокий бой. Луг будет обильно полит человеческой кровью.
