17 июня исполнилось 95 лет со дня рождения поэта Дмитрия Ковалёва. Поэта, который родился в Ветке. Его имя носит одна из улиц нашего города.
В один голос с Некрасовым
В стихотворении Дмитрия Ковалёва “Родословная” есть такие строки:
Прадед матери, кляня раскол,
Ушёл в леса и голоден, и гол
— Пшеницу вырастил для калача,
Осел, обжился — был и двор, и кол.
И речь сберёг…
Так начиналась Ветка. Эти строки об её основателях. И свою судьбу им пришлось повторить не единожды. В 1764 году на Ветке произошли события, которые получили название “второй выгонки”. Два полка российских войск под командованием генерал-майора Маслова окружили Ветку и прилегающие к ней 15 слобод и в течение двух месяцев перевезли в разные районы России, в том числе в Сибирь, двадцать тысяч старообрядцев, потомки которых и в настоящее время живут в Забайкалье.
В вышедшей в 1871 году книге “Сибирь и каторга” С.В. Максимов описывает начальный период жизни переселенцев: “За Байкалом семейские староверы с охотою рассказывают всем такое предание, завещанное отцами, о временах и способах их водворения после Ветки и Стародубских слобод. “Казна нашим совсем не помогала. Привёл их на место чиновник, стали его спрашивать: где жить? Указал — в горах… Стали пытать: чем жить? Чиновник сказывал: “А вот станете лес рубить, полетят щепы, щепы эти и ешьте!” Поблагодарили его, стали лес рубить; на другой год исподволь друг около друга стали кое-чем займоваться, запасаться нужным. На восемь дворов одна лошадь приводилась. Поселились. Земля оказалась благодатной. Ожили, повеселели. Приехал знакомый чиновник и руками развёл: “Вы-де ещё не подохли? Жаль, очень жаль, а вас — чу! — затем и прислали, чтоб вы все переколели”.
В 1887 году книга С.М. Максимова и воспоминания возвратившегося после ссылки в эти места декабриста Сергея Волконского послужили источниками Николаю Некрасову для поэмы “Дедушка”. Возвратившись домой, он рассказывает внуку:
Горсточку русских сослали
В страшную глушь за раскол,
Землю и волю им дали;
Год незаметно прошёл
— Едут туда комиссары,
Глядь — уж деревня стоит,
Риги, сараи, амбары!
В кузнице молот стучит,
Мельницу выстроят скоро.
Уж запаслись мужики,
Зверем из тёмного бора,
Рыбой из вольной реки.
Вновь через год побывали,
Новое чудо нашли:
Жители хлеб собирали
С прежде бесплодной земли…
Вот так… Два поэта — Николай Некрасов и Дмитрий Ковалёв рассказали практически об одном и том же, с одними и теми же этнографическими подробностями. Один раньше, но о событиях более поздних, другой значительно позже, но о событиях более раннего времени. Семейские староверы, о которых говорит С.В. Максимов, — это ссыльные ветковчане. Семейские — потому что их ссылали семьями. Они и сейчас живут в Забайкалье и помнят о том, что они — ветковчане.
На музыку Сергея Есенина
Книга Дмитрия Ковалёва “Мечты и память”, которая вышла в 1977 году и по сути является избранным, составленным самим поэтом, начинается следующим стихотворением:
В синем звёздном сарафане
Ночь плетётся по лугам.
Тёмны травы на поляне,
Лёг туман по берегам.
За высоким шлемом спрятав
Краснобокую луну,
У костра старик ребятам
Говорит про старину…
Возникло ощущение явного присутствия в этих строчках Сергея Есенина. В них была та же музыка. Объяснение этому находим в одной из автобиографий поэта: “Писать я начал поздно, когда мне уже пошло на третий десяток лет. И Есенин был первым моим вдохновителем. Прочитать Сергея Есеина дал мне мой товарищ Андрюша Сенчук, который погиб потом на войне. У него он был переписан весь от руки. И я, тогда рабочий паренёк, был ошеломлён и потрясён этим чудом”.
Так начинались многие из поэтов. Вначале возникла очарованность музыкой поэзии. Так и хочется сказать: “Первые стихи Дмитрия Ковалёва были написаны на музыку Сергея Есенина”.
Художник
Названия некоторых его книг — не что иное, как остановленные мгновения движения природы: “Озимь”, “Тихая молния”, “Молчание гроз”, “Зелёный дым”, “Студёное солнце”, “Солнечная ночь”. Его стихи красивы по цвету, как красива по цвету бывает живопись. И всё это не случайно. Дмитрий Ковалёв начинал как художник.
В 1974 году в статье, посвящённой творчеству молодых поэтов, он напишет: “Это у всех по-разному бывает. Но поэзия пробуждается, именно, пробуждается в человеке, а не со стороны приходит к нему, как нечто наносное, чужеродное. И нужен толчок, чтобы вызвать её, чтоб она обрела жажду бытия, выплеснулась бы в стихах ли, в красках ли, в звуках… Закат во ржи волновал меня до слёз, пасмурное тёплое утро, наоборот, настраивало на тихий лад”. И в продолжение этому во вступительной заметке к своей книге “Мечты и память”, вышедшей в 1977 г.: “Я очень любил природу. И чтобы выразить то, что меня в ней так волновало, копил по копейке на краски, писал пейзажики”.
В своих размышлениях о поэзии Дмитрий Ковалёв сближает её с природой и оценивает их друг через друга: “Ночное солнце в Заполярье — негреющее, неживое. Его свет напоминает мне поэзию, читая которую остаёшься безучастным к ней”. Это из дневниковых записей во время службы на Северном флоте. Он действительно любил природу и знал её.
Гомельский поэт Юрий Фатнев, хорошо знавший Дмитрия Ковалёва, в разговоре со мной вспоминал: “Он хорошо знал травы и цветы. Помню, забрели мы к нему домой, и он решил прогуляться. Пришли мы к Якубовке, и по дороге он всё расспрашивал, как называются какие цветы, и он очень удивился, что я знаю много цветов. И не ромашка, и подорожник, а тысячелистник и другие. А дело в том, что я рос в семье пчеловода и книги о медоносах у нас не сходили со стола”.
Природа отвечала поэту взаимностью. Она оказала огромное влияние на его образ мышления, мировосприятие. В дневнике за 1965 год он напишет: “Ради просто пейзажа я не стал бы писать стихотворение о природе, как бы ни любил её. Себя хочу выразить с её помощью. Природа необходима постольку, поскольку она — сущность всего человеческого, и поскольку нет более вдохновляющего поэзию начала, нет тоньше и естественнее средства выразить настроение думающего сердца”.
Природа смотрела на него разными глазами:
Глазами детёнышей птиц:
“И капли — как птенцов глазёнки в гнездах…”
Глазами дикой природы:
“Где светили глазами
В филипповку волки,
Дыбом шерсть поднимая
На спинах дворняг,
Нынче фарами светят Неслышные “Волги”…
Глазами Спаса:
“Медовый спас глядит из огорода,
В подсолнуховом жарком ореоле,
В поджарых кукурузных волосах…”
И сам поэт смотрел на себя глазами этой природы и ощущал себя её частью.
Его строка “Сож мой! Луга, луга…Сам я с рассветом схож…” — не что иное, как попытка автопортрета в жанре пейзажа.
Геннадий ЛОПАТИН.
