У каждого белорусского городка, посёлка или села свой обвинительный счёт к Великой Отечественной войне. Вот уже 76 лет в некогда уютной и красивой деревне Ола никто не живёт

У каждого белорусского городка, посёлка или села свой обвинительный счёт к Великой Отечественной войне. Вот уже 76 лет в некогда уютной и красивой деревне Ола никто не живёт.

Сожгли её фашисты вместе с жителями и теми, кто искал здесь спасения от них, уйдя из соседних деревень — Здудичей, Чирковичей, Рудни, Искры, Коротковичей, Мормаля… Надеялись укрыться в ней, со всех сторон окружённой лесами и болотами. Ведь до освобождения оставалось менее полугода. Дружно ютились в хатах, а то и вовсе в землянках, куренях, сараях… Почти две тысячи стариков, женщин, подростков и детей, заживо сожжённых или погибших под пулями карателей 14 января 1944 года. Ола — это 12 Хатыней!

Вот такой обвинительный акт. Подобное описание можно было бы составить о любом населённом пункте тогда Паричского, а теперь Светлогорского района Гомельской области. В ноябре 1943-го в деревне Малимоны фашисты убили и сожгли 118 сельчан, в деревне Хутор — 98. О жертвах оккупантов напоминают обелиски в Давыдовке, Печищах, Высоком Полку…

14 января 1944 года. Именно в этот день в 6 часов утра Олу со всех сторон окружил немецкий карательный отряд. Под предупреждающие выстрелы и подгоняющий лай собак всех, будто бы для регистрации, согнали в большой колхозный сарай. Пытавшиеся бежать падали, скошенные автоматными очередями. Тех, кто прятался в землянках и ямах, находили собаки. Из сарая забирали отдельными группами, заявляя при этом, что будут автомашинами отвозить в тыл, а отводили в другой конец деревни, заталкивали в дома, которые обливали горючей жидкостью и поджигали.

Сельчане гибли от огня и взрывов гранат, летящих в окна и двери. Стариков и детей живыми бросали в огонь, а тех, кто выбегал из пламени, убивали. Спастись из этого фашистского ада не удалось почти никому. Среди тех, кому посчастливилось, — Ольга Курлович с малолетним сыном, притворившаяся мёртвой меж трупов, и Артём Устименко, который за несколько минут до расправы через потайной ход, что вёл с печи на потолок, вылез во двор и дополз до леса. Его хата стояла у самого сосняка, и ему удалось выбраться из деревни. Артём Устименко был приглашён свидетелем в Брянск, где судили военных преступников за всё, что произошло в Оле.

Ещё один свидетель тех трагических событий — Гавриил Кондратьевич Зыкун:

— Так случилось, что за два часа до прихода карателей я с маленькой дочкой пошёл в лес. Вернулся через несколько дней, когда здесь уже были советские войска. Страшная картина открылась перед глазами. Все хаты сожжены. На пепелищах — обгорелые кости, во дворах, в огородах, за деревней — убитые. Много трупов около сожжённого колхозного сарая. Перед тем, как уйти из уничтоженной деревни, захватчики глумились над убитыми. Бросали трупы в колодец, в ямы, обливали бензином, жгли. Кое-где прикрывали всё снегом…

Советские воины похоронили убитых в братской могиле. Бывший офицер 48-й армии московский писатель Сергей Михайлович Голицын рассказывал:

— В начале 1944 года мы прокладывали дорогу-гать в полосе наступления 48-й армии. Ко мне прибежали солдаты: «Скорее, скорее!..» Я был потрясён: груда сожжённых людей. Кинулись в глаза лапти да онучи на чудом уцелевших ножках обгорелого мальчика лет шести. И потом, в книге «Сказания о белых камнях» я вспомнил эти детские ножки, описывая события 6 и 8 февраля 1238 года, когда русский город Владимир был уничтожен завоевателями. Оккупацию Белоруссии немецко-фашистскими захватчиками сравнил, таким образом, с татарским нашествием, трагедию Олы — с трагедией Владимира…

В деревне Антоновка Жлобинского района жила чудом спасшаяся Татьяна Емельяновна Ярошевич.

— Собиралась идти за картошкой, — вспоминала она, — а фашисты нас к тому времени окружили. Вернули назад, но никто не знал, что будет потом. Людей повыгоняли из хат. Тех, кто хотел взять одежду, били прикладами по головам. Заперли нас в сарае. Оттуда уже забирали группами в дома. Вскоре мы ощутили запах дыма. Мужики закричали: «Палят!» — и бросились убегать. Жёны с детьми их не пускали, боялись… Как сейчас помню, стояла я за мамой и сестрой. А я тогда малая была, несмышлёная. Увидела, что брат хочет бежать, и пошла за ним. Повсюду лежало много убитых. Фашисты стреляли по людям из пулемётов. Нам удалось вырваться, но брата настигла пуля. А на меня немцы спустили собак. Каким-то чудом я убежала и ещё долго ходила по лесу, сама не знаю где. Вышла на какой-то стог сена, зашилась в него. Правда, пальцы ног обморозила. Заметила на земле провод, решила идти по нему. Он привёл меня к немцам. Пришлось возвращаться обратно…

Почти все родственники Татьяны Емельяновны погибли в Оле. Радовалась, когда журналисты помогли ей спустя много лет доехать в бывшую деревню и поклониться братской могиле.

В книге «Березина в огне» Всеволода Мигая, в которой он собрал воспоминания участников Великой Отечественной войны, есть и запись воспоминаний бывшего жителя Олы Тараса Колеснёва. Вот она: «Меня ранило в голову. Истекая кровью, неподвижно лежу в снегу и вижу такое. Вот ведут очередную группу моих односельчан, человек 40. Среди них узнаю жену и детей. Она с младшим сыном идёт сзади, оглядывается, меня, наверное, ищет… В метрах двадцати на кургане стоит низенький толстый офицер. Он снова выкрикнул то, что и в прошлый раз, когда вели меня. Конвойные бросились в стороны от людей и упали в снег. Офицер размахнулся и швырнул гранату в самую гущу людей. Затем вели следующую группу. От неё отделилась женщина в фуфайке и большом клетчатом платке, пошла к толстому офицеру. Автоматчик следовал за ней.

Я расслышал её громкую просьбу. Женщина просила разрешения сгореть в своей хате. Это была Аксинья Тимофеевна Курлович, жена бухгалтера колхоза. Её хату, напротив которой стоял офицер, уже облизывали языки пламени. Под дружный хохот фашистов женщина повернулась и твёрдым шагом пошла к своей горящей хате.

— Бабушка Александра, береги дочушек и, когда вернётся Саша, притули его! — на ходу крикнула она старухе-соседке Александре Семёновне Дикун. Наивно думала, что фашисты не тронут 110-летнюю старуху и маленьких детей.

За Аксиньей Тимофеевной бежал фашист с большим баллоном за спиной. На ходу из пульверизатора опрыскивал её бензином. На пороге женщина вспыхнула факелом и скрылась за дверью…»

Ола — самая трагическая деревня Беларуси. Это 12 Хатыней! И сгоревших судеб здесь около двух тысяч. Пока безымянных. Но если не всех, то многих ещё можно назвать и увековечить. А мужественно сгоревшая в своём доме Аксинья Тимофеевна Курлович заслуживает отдельного памятника не меньше, чем Иосиф Каминский в Хатыни.

Comments (0)
Add Comment